День военного связиста, который недавно отметила страна, для кызылчанки Натальи Ивановны Масловой – особый. В 19 лет она попала не просто на фронт, а в полк связи, обслуживавший маршала Жукова.
В этом году Наталье Ивановне исполнилось 88 лет, второй год как живет в Кызыле, в однокомнатной благоустроенной квартире, которую получила как ветеран войны. Переехала в нее из п. Каа-Хем. Дом, который они построили с мужем своими руками, оставила детям и внукам.
– Вы в Туве родились?
– Нет, я из Костромской области, Мантуровского района, поселок там был рабочий, леспромхозовский. В нем даже школы не было. В первый класс за пять километров ходили учиться, в 5,6-й – за 10 километров. В армию призвали в 43-м году. Было мне тогда 19 лет. Взяли, потому что в поселке некого было уже брать.
Послали нас учиться на связистов в Москву, пять месяцев там пробыли. Потом Белоруссия, опять Москва, а оттуда попала в полк связи, подчинявшийся лично Жукову. С ним и кочевали: 1-й Украинский фронт, 2-й, 3-й.
– Вы самого Жукова видели?
– Видела, конечно. На телеграф он часто ходил. Обязательно здоровался со всеми. Правда, личных разговоров у меня с ним не было. Рокоссовский, тот редко у нас бывал, все больше – Жуков.
Мы работали на аппаратуре дальней связи – Бодэ, СТ (вроде пишущей машинки). Я на Бодэ работала. В основном – на приеме. На передаче работали самые опытные: вдруг какую букву не ту передашь, весь фронт может погибнуть из-за одной ошибки. Большинство телеграмм шло в зашифрованном виде. В 45-м, под конец войны, – нас переправили в Маньчжурию. Когда Победу объявили, мы как раз в дороге туда были. С фронта сразу – в Харбин. Там было совсем другое, не то, что на германской войне. Японцы с китайцами измором друг друга брали, хотя и стреляли, конечно. Телеграф был под домом, заходили туда тайком. Когда японцы это вызнали, стали обстреливать из орудий. Пришлось менять время смены. До января 46-го в Харбине стояли.
– Что делали после войны?
– Вернулась домой. Работать по специальности не получилось, у нас в поселке не было телеграфа, и выехать не могла: родители были старенькие. На войне были из нашей семьи три зятя, три брата и я. Из зятьев вернулся один. Из братьев – двое. Тот, что погиб, с первых дней был на войне. В последнее время мы переписывались, и он писал: ты где-то рядом от меня, следом идешь. Вот мы сейчас отдыхаем (а они три дня отдыхали, три дня – в бою), сходим в бой, и я тебя разыщу. Спроси у командира роты, где вы, около какой деревни или города. Я пошла, спросила, написала ему письмо утром, вечером ему уже доставили – значит, поблизости был. Он ушел в бой и не вернулся. Искали его на поле боя, не нашли в списках ни убитых, ни раненых. Значит, говорю, попал в воронку. Так и домой прислали: без вести пропавший.
– Как его звали?
– Кирюхин Василий Иванович.
– Что значит быть военным связистом?
– Большая ответственность. Шифровку примешь, снова ее проверишь – так ли все буквы, а потом уже относишь в отдел. Сутки работали. А было один раз такое. Переезжали на машинах, одна машина переехала через реку, не помню какую, и разбомбили этот мост, и мы целую неделю, как тараканы травленые, работали бессменно в лесу, в блиндаже – не отходили от аппаратуры.
– Наверное, в вашем полку женщин много было?
– Много, брали тех, кто работал на телеграфе, даже у кого были дети – их оставляли бабушкам, сестрам. Специалисты сразу получали лычки: сержант, младший сержант. У нас, учеников, их не было. Я – рядовой.
– Что вы больше всего запомнили о войне?
– На всю жизнь запомнилось поле захороненных убитых солдат. Ночевали рядышком. Справа был овраг, лес, а слева – поле, изрезанное траншеями. Заглянули в ближнюю, а там лежат, бедные, один к одному. Одно одеяло подстелят, другим – накроют, и заваливают землей. Что же теперь на этом поле, все время думаю. Может, поэтому не люблю фильмы о войне смотреть. Давление скачет после них, голова раскалывается, бессонница одолевает.
Пленные немцы почему-то в память врезались. Что удивило – как по ниточке все ровные: высокие, тонкие молодые парни. Наши – всякие, а у них – как на подбор.
– А как в Туву попали?
– Замуж вышла в 1949-м. А брат один, старший, с войны уехал с товарищем в Туву, на золотые прииски. Потом к нему уехал второй брат. И мы со своей семьей, уже и дети были, переехали. Муж, Маслов Александр Павлович, работал в леспромхозе и на тракторе, и на бульдозере. Прожили с ним 30 лет. Хороший был, его уже 32 года как нет. Он тоже воевал, израненный весь был. И в плен попадал. Про плен он мне так и не мог путем рассказать, как начнет – так расплачется, не спрашивай, говорит, все равно не суметь рассказать. После войны их, попавших в плен, заставили до 49 года отрабатывать. В шахтах работали, там он покалечился: болтом пальцы отстегнуло на левой руке.
Жили здесь в Хову-Аксах лет восемь. Потом – в Чербях. В Ближнем Каа-Хеме дом построили сами, дочь там живет. Работала в райсмешторге 17 лет, оттуда на пенсию вышла.
Второй год живу в квартире, которую дали как ветерану Великой Отечественной. Теперь я как в царстве небесном. Отдыхаю душой, не нарадуюсь, мне ведь хочется теперь больше покоя, тишины. Ремонт внуки сделали. У меня их семь, и правнуков семь.
– Сами управляетесь по дому?
– Одно время приходили социальные работники, за полгода семеро сменились – придет одна раза два-три, потом – другая. И я отказалась. Родные ходят, не оставляют, конечно.
Я же теперь – кызылчанка. Здесь у меня друзей-знакомых и не было. А недавно задружили с Марией Андреевной Мордвинцовой, тоже ветераном Великой Отечественной. Познакомились в санатории «Серебрянка». Меня туда как ветерана два раза в год кладут для профилактики. Скоро, кстати, опять на лечение. Помогает хорошо. Там и хондроз мой подлечат, и сердце поддержат. Живу.