«У лифановской шпаны на троих – одни штаны», – пели про них в послевоенные годы.
Главный редактор кызыльского телеканала «Новый век» Эльвира Лифанова может гордиться не только персональной фамильной частушкой, но и богатой историей своего рода, начавшейся в Туве еще до 1914 года, до принятия ее под протекторат России.
Их родовая деревня – Медведевка у Малого Енисея, отсюда уходили на фронт в годы Великой Отечественной войны мужчины рода, имена которых были увековечены в Кызыле на гранитных плитах среди трех тысяч двухсот пятидесяти четырех имен участников Великой Отечественной войны, ушедших на фронт из Тувинской Народной Республики.
Именно этот проект «Священный долг», завершенный 9 мая 2010 года при информационной поддержке телекомпании «Новый век» и газеты «Плюс информ», главными редакторами которых она являлась одновременно, и считает Эльвира Сергеевна самым важным осуществленным проектом своей жизни.
– Эльвира Сергеевна, чаще всего в ответ на трудный вопрос от вас можно услышать фирменное лифановское: «Легко!» Вам действительно так легко живется и работается?
– Это я себя так подбадриваю. Вместо того чтобы охать: «Ой, блин, опять надо напрягаться, чего-то думать, делать», – говорю: «Легко!» А если уже сказала, то куда денешься? Значит, надо делать. А там уж, как получится: легко или нелегко.
Американцы, европейцы, прежде чем за что-то взяться, будут долго рассуждать: составлять план действий, намечать цели, определять задачи, понимать мотивацию. И только для российского человека характерно начинать дело со словами: «А, черт с ним, давайте попробуем!»
– Шапками закидаем?
– Ну, или так, в случае чего. Поэтому вот это «легко» – моя самомотивация.
– Всё, что вы вот так легко начинаете, доводится до конца с полным успехом?
– Нет. Конечно, не всё. Акция «Священный долг» – это самый успешный проект, который был доведен до конца. А на реализацию этого проекта толкнул нас ветеран Великой Отечественной войны Георгий Васильевич Абросимов.
– Георгию Васильевичу Абросимову все, кто сегодня приходит к мемориалу Победы и видит на гранитных плитах имена своих родных, должны до земли поклониться. Он много лет мечтал о том, чтобы мемориал в Кызыле стал не безымянным. И не абстрактно мечтал, а добивался, к кому только ни обращался, но получал один ответ: денег нет.
Об этом ветеран призыва 1943 года написал в апреле 2008 года в газету «Центр Азии» горькое письмо: «Болит сердце не от старости, а от обиды за то, что в Кызыле до сих пор стоит безымянный памятник павшим. На нем написано «вечная слава погибшим», но кому? Неужели только нам, старикам, важно, чтобы в самом хорошем месте нашего города были выбиты все имена наших земляков, погибших за Родину? Имена героев всех воинских званий и всех национальностей».
Мы это письмо в газете опубликовали в рубрике «Проблема», но тем и ограничились. А вы сделали то, что и должны делать качественные средства массовой информации: расшевелили людей, заставили задуматься о своей истории. И довели проект до конца даже в большем объеме, чем предлагал ветеран: увековечены имена всех, кто уходил на фронт из Тувинской Народной Республики – и павших, и вернувшихся живыми.
– Спасибо за такую оценку, но результат – не только наша заслуга. Мы – телекомпания «Новый век» и газета «Плюс информ» – довели до финала только освящение реализации этого проекта, постоянно напоминая о священном долге. Телерепортажи, газетные публикации, даже сбор средств на мемориал объявили. И люди откликнулись: перечисляли деньги на специальный счет акции, приносили наличными – кто сколько сможет.
– И сколько же вам удалось собрать?
– Больше миллиона рублей.
– Неконкретно, Эльвира Сергеевна. Больше миллиона – это может быть любая цифра: и миллион рублей одна копейка, и миллиард. Не признаю слова «больше» в профессиональной журналистике.
– Знаю. Я тоже постоянно говорю сотрудникам: «Не понимаю слов «меньше», «больше», «недавно», «давно» и «раньше». А вот сейчас сама такое неконкретное слово употребила. Надо внимательней следить за своей речью.
Исправляюсь и даю точную цифру: за два года акции «Священный долг» на мемориал памяти нам удалось собрать один миллион 59 тысяч 459 рублей 84 копейки. Это итоговая сумма на 26 апреля 2010 года.
Для еще большей конкретики – разбивка: из этой суммы 833824 рубля 84 копейки поступили от юридических и физических лиц на расчетный счет, а 225635 рублей – через кассу.
Конечно, собранное в результате журналистской акции – только часть средств на этот дорогостоящий проект, к которому подключились и правительство Республики Тыва, и мэрия Кызыла, и конкретные люди, которым дорога наша история. Совместными усилиями огромная работа проведена: составлены списки фронтовиков, реконструирована площадь, установлены гранитные плиты с фамилиями, именами, отчествами.
И 9 мая 2010 года – итог: торжественное открытие мемориала.
– Помните свои ощущения в тот День Победы – 9 мая 2010 года, когда открывали мемориал?
– Конечно! День Победы для меня еще и личный праздник: я ведь родилась 9 мая 1970 года. 9 мая 2010 года мне как раз сорок лет исполнилось – юбилей. И юбилей победы – шестидесятипятилетние, открытие мемориала: такие теплые речи, ветераны, слезы.
Так тепло и хорошо было на душе. Люди подходили к плитам, искали на них имена своих родных, а, найдя, прикасались к ним. И такие особые лица были у них при этом.
– На шести плитах – 3254 имени: на пяти из них – 3019 имен советских граждан, на шестой – 235 имен тувинских добровольцев, я специально пересчитала всех после открытия мемориала. Среди них, участников Великой Отечественной войны, ушедших на фронт из Тувинской Народной Республики, вы нашли своих родных?
– Да, конечно, ведь Тува – не только моя родина, но и родина моих дедов.
Родовая деревня наша – у Малого Енисея в Каа-Хемском районе: Медведевка. Такое название деревня носила до 23 октября 1963 года, когда Указом Президиума Верховного Совета РСФСР «О переименовании некоторых населенных пунктов Тувинской АССР» была переименована в Кок-Хаак. А вместе с ней – и соседние деревни, которые, так же как и Медведевку, основали у Малого Енисея староверы: Федоровка стала Кундустугом, Даниловка – Дерзиг-Аксы.
Из Медведевки и уходили на фронт мужчины нашего рода. На одной из плит мемориала – на букву «Д» – девять фамилий Дрессвянников – одна за другой. Каюсь, я только недавно серьезно занялась историей рода и достоверно, на основании документов, могу рассказать о военной судьбе только двух из них.
Дресвянников Павел Сергеевич и Дресвянников Василий Сергеевич приходятся мне двоюродными дедами, они – родные братья моей бабушки Ирины Сергеевны Лифановой, в девичестве Дресвянниковой.
Оба с войны не вернулись. Старший из братьев – Павел – погиб восемнадцатилетним: убит в бою 29 сентября 1943 года в Орловской области, там и похоронен. Василий погиб в девятнадцать лет: 25 января 1945 года во время наступления советских войск в Восточной Пруссии, в семи километрах от железнодорожного узла Гердауен, там его могила.
На другой мемориальной плите – три фамилии Лифанов друг за другом: Лифанов Епифан Сидорович, Лифанов Иван Дорофеевич, Лифанов Яков Иванович.
Иван Дорофеевич Лифанов – мой двоюродный прадед, родной брат моего прадедушки. Он вернулся с войны живым.
А его сын, Яков Иванович Лифанов, не вернулся. На фронт он был призван в феврале 1942 года. С войны не вернулся, и родные ничего конкретного не знали о его судьбе. По «Книге памяти», изданной Тувинским книжным издательством в 1995 году, он погиб в сентябре 1942 года. Но данные эти оказались недостоверными.
Выяснилось, что Яков не погиб в сорок втором, а еще полтора года был жив. Но точнее сказать, не жил, а умирал, потому что находился он в Германии – в фашистском концентрационном лагере.
– Как же удалось установить эту часть семейной истории: подлинную судьбу Якова Ивановича Лифанова?
– Если что-то упорно искать, то обязательно найдешь. В 2010 году моя двоюродная сестра Оксана Александровна Трегубова обнаружила в Интернете архив концлагеря Цайтхайн, там сейчас мемориальный комплекс Эренхайн Цайтхайн – Ehrenhain Zeithain.
А в этом архиве среди множества других персональных дел – личное дело заключенного под номером 58131/318 Якова Ивановича Лифанова. Все по-немецки скрупулезно зафиксировано: попал в плен 6 июля 1942 года под Воронежем. Воинское звание – солдат. Рост – метр шестьдесят четыре сантиметра. Место рождения – деревня Медведевка.
В деле – четкая фотография и отпечаток правого указательного пальца. Есть даже графа о прививках во время плена: от оспы и брюшного тифа, сделанных почему-то одновременно – 19 февраля 1943 года. Только прививки эти не помогли, да и о каком лечении в концлагере могла идти речь. Зафиксирована болезнь – брюшной тиф.
Умер Яков Иванович в госпитале Цайтхайна, который называли лагерем смерти для советских военнопленных. Дата смерти в деле указана – 3 января 1944 года. Похоронен на следующий день – 4 января: участок 58, блок 1, ряд 13.
– Вы ничего не рассказали о третьем Лифанове на плите мемориала – Епифане Сидоровиче.
– Епифан Сидорович Лифанов – мой родной дедушка, папин папа. Я дедушку помню: он в 1977 году умер, мне тогда семь лет было.
Жили дед с бабушкой в Кызыле на улице Крюкова, дом 129. Свой огород, свиньи, куры. Меня часто приводили к ним, да и он приходил к нам приглядывать за мной. Но мне с дедом скучно было: хотелось с ним поиграть, а он сидел, в книжку уткнувшись. Он много читал, а еще постоянно что-то мастерил.
У Епифана Сидоровича – отдельная военная и послевоенная история. Долго не могла понять, почему в рассказах родных проскальзывало не очень уважительное выражение «доброволец хренов» – так в сердцах называла его моя бабушка Ирина Сергеевна. Заинтересовавшись, начала расспрашивать. Выяснилось, что Ирина Сергеевна мужа уважала, но под горячую руку именовала этими словами, напоминая о том, к чему привело его героическое решение добровольно пойти на фронт: и провоевал всего ничего, и жизнь их резко переменилась в худшую сторону.
С 1939 года Епифан Сидорович Лифанов служил на границе СССР и Тувинской Народной Республики. Небольшой пограничный пункт находился в районе нынешнего села Шивилиг и поста ГИБДД, эти места мы все сегодня проезжаем, когда едем по федеральной трассе из Кызыла в Абакан.
Это местечко называли Пограничный, там у Епифана Сидоровича и Ирины Сергеевны 5 мая 1940 года родилась старшая дочь Галина.
Дед был начальником этой маленькой заставы и как пограничник призыву на фронт не подлежал, но написал заявление и отправился на фронт добровольно в феврале 1942 года.
Но провоевал старшина Лифанов недолго, в начале 1943 года вернулся домой: комиссован по ранению, правая кисть руки у него долго не действовала, потом приспособился, научился ею управлять.
В селе Медведевка у родителей его ждала жена уже с двумя дочками, вторая – Фаина – 21 февраля 1942 года родилась. Но долго он в Медведевке не задержался: старшину Лифанова направили председателем артели в соседнее село Федоровка, нынешний Кундустуг: бабами, стариками да ребятишками руководить.
С января 1942 года, когда начался призыв на фронт советских граждан, бывших одновременно и гражданами Тувинской Народной Республики, русские деревни в республике опустели: на полях и фермах трудились, в основном, женщины и подростки.
Все – для фронта, все – для победы! Даешь! И члены артели вместе с председателем давали. В сорок шестом году Епифана Сидоровича Лифанова наградили сразу двумя медалями: «За доблестный труд в период Великой Отечественной войны» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне».
А в сорок седьмом его исключили из партии и пнули из председателей.
– Характерная для того времени метаморфоза: сначала – вверх, потом – резко вниз. И за что же компартия так обошлась с вашим дедом?
– Это еще хорошо, что врагом народа не объявили и в лагеря не отправили. Я специально подробности этого дела выпытала у папиной сестры Фаины Епифановны Самчик, в девичестве Лифановой.
И вот что поведала тетя Фая. В 1947 году Епифана Сидоровича Лифанова отправили на партийные курсы в Красноярск. Он же как руководитель должен был быть политически грамотным товарищем. И пока он свою грамотность повышал, в Федоровке сразу два чрезвычайных происшествия произошли в артели: сгорел свинарник и в протоке Енисея утонули телята. А это же какой ущерб народному хозяйству!
Вернулся политически грамотный дед из Красноярска, и тут начались разбирательства, допросы: «Организованная диверсия, Лифанов – враг народа!» Но он еще легко отделался – не посадили, а бригадиру Леониду Фатеевичу Попову и свинарке Фузе дали по двадцать пять лет. Фуза умерла в лагерях, а Попов только десять лет отсидел, ведь после смерти Сталина начали пересматривать дела и реабилитировать осужденных.
А когда Попов из лагерей вернулся, он рассказал деду: у него на допросах требовали дать показания, что Лифанов в этом телячьем и свинячьем деле замешан. Но бригадир железным оказался: «Как же я буду говорить, если это неправда?»
Получается, ч то человек, не дав показаний на деда, чем мог бы облегчить свою участь, спас семью, не оставил без отца, ведь к тому опасному для них 1947 году у Епифана Сидоровича и Ирины Сергеевны Лифановых было трое детей. Старшая, Галина, в 1940 году родилась, Фаина – в сорок втором, Сергей, папа мой – в сорок четвертом, 17 октября, через шесть дней после вхождения Тувинской Народной Республики в состав СССР.
А самая младшая, Татьяна, появилась на свет в 1952 году уже в Кызыле, куда семья в 1950 году переехала после того, как завершилась руководящая карьера моего деда. После этого он уже никаких чинов не имел: был простым рабочим.
Все три сестры – мои тетушки – живы-здоровы: Галина сейчас в Красноярске живет, Фаина и Татьяна – здесь, в Кызыле. А папа рано ушел из жизни – в 62 года, 25 января две тысячи седьмого.
Так что сейчас для меня тетя Фая – главный источник всевозможных увлекательных историй и семейных преданий по отцовской линии.
–И много таких увлекательных историй у Лифановых?
– Хватает – не переслушаешь. У нас даже своя фамильная частушка есть. Тетя Фая мне ее исполнила. Эту частушку пел про них сосед – большой юморист, когда, вконец обнищавшие, в Кызыл переехали:
У лифановской шпаны
На троих – одни штаны.
Галька носит, Файка просит,
Серьга в очередь стоит.
Тетя Фая у нас и сама остра на язык. С детства такая. Как-то призналась, что самого Иосифа Виссарионовича Сталина дураком обозвала. Ей тогда пять лет было.
Фая тогда в Медведевке у деда с бабкой по материнской линии жила – Сергея Васильевича и Ефросиньи Андреевны Дресвянниковых. Ефросинью Андреевну как не вступившую в колхоз единоличницу обязали кормить приехавших в село молодых учительниц.
«Они приходили к нам столоваться и такие всегда веселые были. Одна учительница как-то взяла меня на праздник в клуб. Клуб украшен, портреты разные висят. Она меня спрашивает: «Знаешь, чей этот портрет?» «Знаю». «Чей?» «Дедушки Ленина». «Правильно. А это чей?» И показывает на Сталина. А я не знаю, кто это, и брякнула: «Да мало ли каких дураков понавешают?» Учительница по сторонам оглянулась и меня из клуба быстренько увела, а потом они между собой втихушку ухохатывались. А мне невдомек было: что же я такое особенное сказала?»
Про деда своего, моего прадеда Сергея Васильевича Дресвянникова, Фаина Епифановна тоже смешно рассказывает. До войны он торговал в лавке, она около его дома стояла. За товаром ездил в Знаменку, нынешний Сарыг-Сеп. В Знаменке, забрав товар, любил душевно выпить. Ехал назад навеселе, не замечая, что с телеги падает то одно, то другое. Моя прабабушка Ефросинья, зная такую привычку мужа, укладывала его, развеселого, спать, разгружала привезенное, а потом на той же лошади ехала назад и собирала по дороге то, что было потеряно.
– Судя по этим семейным преданиям и по вашему характеру, частушка в точку попала. А когда появилась в Туве первая лифановская шпана?
– Началось с прадеда – Сидора Дорофеевича Лифанова. Романтическая история: Сидор Дорофеевич умыкнул дочку у полицейского урядника Кирьяна Соловьева из села Верхний Кужебар Енисейской губернии и женился на ней без согласия отца. Урядник кричал: «Найду Сидьку – убью». А Сидьку поди – найди: скрылся со своим сокровищем Аграфеной за границей Российской империи – за горами Саянами. Это еще до 1914 года было, до принятия Тувы под протекторат России.
Все дети Сидора Дорофеевича и Аграфены Кирьяновны Лифановых в Туве родились: старшая Анисья – в 1911 году, потом Епифан, Иван, Георгий, Екатерина, Полина, Кузьма и снова Иван. Младшего сына назвали так, потому что старший Иван к тому времени умер.
Епифан, старший из сыновей, родившийся в 1913 году, это и есть мой дед.
– Девятого мая члены вашей семьи вышли на парад Победы с портретом Епифана Сидоровича Лифанова и еще одного фронтовика – Василия Ивановича Кравцова. А он вам кем приходится?
– Тоже мой дед – по материнской линии. Василий Иванович Кравцов уходил на фронт из Красноярского края, всю войну прошел. В Туву он вместе с женой Галиной Ивановной, в девичестве Шамраевой, перебрался из Красноярска в 1945 году.
А если еще дальше в историю по материнской линии, то прадед мой Иван Максимович Шамраев родился в 1898 году в селе Щербань Спасского уезда Казанской губернии. В Красноярск пятилетним мальчиком вместе с родителями перебрался в 1903 году.
Очень аккуратным человеком был прадед, все документы хранил. В нашем семейном архиве сохранилась даже характеристика столетней давности с датой – 27 ноября 1915 года:
«Дано сие от потомственного Почетного гражданина Петра Ивановича Гадалова Ивану Максимовичу Шамраеву в том, что он служил с 4 июня 1911 года по 17 ноября 1915 года мальчиком и подростком при главной конторе в магазинах. Последний месяц исполнял обязанности конторщика при конторе мануфактурного магазина. Возложенные на него обязанности исполнял аккуратно, ни в чем предосудительном замечен не был».
И профессию он выбрал под стать ответственному и скрупулезному характеру – бухгалтер. С такой мирной профессией провоевал Иван Максимович Шамраев недолго: призван на фронт из Красноярска 4 мая 1943 года, убит в том же году – 6 сентября. В пятом томе «Книги памяти» Красноярского края указано место захоронения: Украина, Полтавская область, Зеньковский район, село Тарасовка.
У Ивана Максимовича Шамраева и Антонины Гордеевны, урожденной Жабко, было трое детей: Галина, Надежда и Евгений.
Галина Ивановна, моя бабушка, тоже, как отец, стала бухгалтером. Муж ее, Василий Иванович Кравцов, ушел из жизни рано – в 1956 году, сказались фронтовые раны. Бабушка осталась с тремя дочерьми: старшая Антонина сорок седьмого года рождения, Лилия, моя мама – сорок восьмого, Нина – пятьдесят второго. Одна поднимала детей.
Бухгалтером она была очень грамотным, все у нее по полочкам было разложено. Одно удовольствие было вместе с ней домашние задания по математике делать. Я удивлялась: «Ой, баба, как ты можешь с цифрами всю жизнь возиться? Балансы, сальдо – это же ужас какой-то!»
А она песни готова была слагать о цифрах: «Внученька, цифры – это музыка. А когда сходится баланс – такое счастье для бухгалтера».
Галина Ивановна восемьдесят два года прожила: умерла в 2006 году. Болела, уже иссохла вся, худенькая такая стала, но ясность ума сохраняла и до последнего не расставалась со своими любимыми цифрами: к ней приходили консультироваться, и она помогала фирмам, вела бухгалтерию.
Знаете, то, что мы решили всей семьей – мама, я, сестра Ирина, ее дети Слава и София – пойти на парад Победы в составе Бессмертного полка из потомков фронтовиков, было для меня не только данью памяти дедам, но и бабушкам – их женам.
Мы, взрослые, сделали это не только для себя, а, самое главное, для детей: чтобы помнили. Племянница Сонечка еще малышка, она не осознала происходящего, а Вячеслав – уже разумный молодой человек, в третий класс перешел. И когда мы уже подходили к площади, эмоции захлестнули: такая гордость и радость за дедов.
В Кызыле такое в День победы впервые проводилось: взрослые и дети шли с портретами своих предков-фронтовиков: несли их над головами, прижимали к сердцу. Очень человечная акция получилась.
– Человек, оказавший наибольшее влияние на вашу судьбу, Эльвира Сергеевна?
– Отец. Конечно, отец. Я так тяжело переживала его смерть. 25 января 2007 года, как рубеж жизни с папой и без него. Так трудно было привыкнуть к мысли, что его, всегда такого веселого, жизнерадостного, неунывающего, позитивного, уже нет с нами.
А потом для себя поняла, что он все равно с нами – в нашей памяти, в сердцах. Я верю, что умирает тело, а душа умереть не может. Душа его жива.
И то, что я выбрала для профессиональной деятельностью именно сферу культуры – это его влияние. Папа же актер!
На театральную сцену Сергей Епифанович Лифанов умудрился попасть самым оригинальным образом – во время армейской службы. Он учился в Кызыле в медицинском училище, оттуда в 1963 году его призвали в армию, отправили служить в Польшу. Он, недоучившийся фельдшер, служил в санчасти. И ходил в Дом офицеров – в драматическую студию, режиссером которой была Людмила Александровна Бузина, совершенно потрясающая женщина, жившая театром.
– С Людмилой Александровной Бузиной я была знакома: делала с ней интервью «Тувой я живу», которое вошло во второй том книги «Люди Центра Азии». А встрече с ней в октябре 2000 года в Москве, в Доме ветеранов сцены имени Яблочкиной, где она тогда жила, вам обязана: вы подсказали координаты этой удивительной женщины.
– Людмила Александровна была большим другом нашей семьи: она увлекла отца-солдата театром, научила основам актерской профессии, и он после службы в армии уже ни о каком медицинском поприще не думал.
Когда вернулся в Кызыл, пошел не в свое медучилище, а в Тувинский музыкально-драматический театр: поступать в актеры. И, что поразительно, после школы Бузиной его без всякого специального актерского образования приняли на работу, он стал играть на профессиональной сцене. А потом он и Людмилу Александровну завлек в Туву: она десять лет была режиссером нашего театра и такие шикарные постановки делала!
Я и родилась, когда папа играл одну из своих ролей – эсесовца, который вел на казнь Зою Космодемьянскую. Было это 9 мая 1970 года. Рано утором у мамы схватки начались, и папа ее в роддом отвел, благо, он рядом с домом был. И побежал в театр: в фашистскую форму переодеваться для парада и представления на площади в честь Дня Победы.
У него была роль в немой сцене: на бортовой машине стояли два эсэсовца, один из них – Лифанов, а между ними – молодая актриса в белых лохмотьях – Зоя Космодемьянская, руки связаны сзади, на груди табличка – «Поджигатель». Была у нас такая фотография, жаль, что не сохранилась, но я ее очень хорошо помню.
После представления папа бегом в роддом, а там его уже Виктория Сергеевна ждет. Я ведь неделю Викторией была, потому что родители решили: раз дочка в День Победы на свет появилась, значит, Виктория – Победа. А когда папа же пошел в ЗАГС оформлять свидетельство о рождении, он вдруг решил, что Виктория Сергеевна некрасиво звучит, пусть будет Эльвира Сергеевна. Так меня и записал, а маму уже перед фактом поставил: наша дочка уже не Вика, а Эльвира.
– Ранние впечатления детства?
– Папа учит роли. Жили мы в самом центре Кызыла: наш деревянный домик – три комнаты и кухня – стоя там, где сейчас спортивная площадка Тувинского госуниверситета. Неподалеку – пара бараков. Когда их стали сносить, нам дали квартиру на улице Дружбы.
Хорошо помню: приводят меня из садика, все укладываются спать, а папа ходил по кухне и вживается в театральные образы. В старом здании театра, где сейчас филармония, я все ходы-выходы знала, все представления пересмотрела. Огромное впечатление произвела сказка, в которой у принцессы рога выросли. А еще – концерт Аллы Пугачевой в 1978 году, мне восемь лет было. Особенно понравилась и запомнилась песня про стулья, которую я после этого больше никогда не слышала:
Вот какое огорченье –
У соседа день рожденья,
Он меня не пригласил,
Только стулья попросил.
А в конце – вывод: когда у меня будет какой-нибудь праздник, «я его не приглашу, только стулья попрошу».
И тут мужик из зала кричит: «А я не дам!» А Пугачева так эффектно к нему повернулась и отвечает: «Ну, и не надо!» До сих пор этот момент помню.
– Сергея Епифановича Лифанова помню уже по его работе директором кладбища: 14 августа 1997 года мы в «Центре Азии» репортаж с кызыльского погоста опубликовали, он так артистично, с любовью рассказывал о подведомственном ему городе мертвых, о могилах и людях, в них похороненных. А как его занесло на кладбище?
– Получается так: сначала папа был актером, потом – заместителем директора филармонии по концертной части, потом его каким-то образом вынесло стать председателем ВДПО – Всероссийского добровольного пожарного общества.
И с 1986 по 1989 год он работал в парке культуры и отдыха – директором. При нем катамараны для катания по протоке закупили, установили колесо обозрения, всевозможные аттракционы. Там же столько аттракционов для детей и взрослых тогда было, мама моя! В том числе, и машинки с крюками, через которые сверху электричество подавалось, и машинки эти ездили.
Папа, будучи директором парка, все равно актером оставался, во всевозможных представлениях участвовал. В советское время было мощное движение студенческих строительных отрядов, которые летом работали по всей стране. В Кызыл тоже приезжали студотряды из разных городов. Помню ярчайшее водное представление в парке в день Ивана Купалы с участием студентов. Студентки-русалки такие красивые, студены – пираты, водяные. А Сергей Епифанович в главной роли Нептуна выплывает в лодке, оформленной под консервную банку.
То, что папа вдруг резко переменил сферу деятельности, было для меня поначалу тяжелым ударом. Я ведь очень гордилась тем, что он – артист. Когда после окончания одиннадцатой школы уехала в Барнаул, взяла его фотографии разных ролей, и одной из них даже пугала однокурсниц по Алтайскому государственному институту культуры, разыгрывая их. Говорила: «А это – мой папа, участник Великой Отечественной войны». И показывала фото, где отец – в фашисткой форме. И тут – немая сцена: девушки ошарашено глядят на участника войны в мундире со свастикой. А потом, поняв, в чем дело, долго смеются.
Училась я с мыслью обязательно стать в Туве министром культуры, в которой и папа, и мама работали. Мама много лет проработала в пошивочном цехе театра: шила костюмы, концертные платья. Оттуда она уже ушла на пенсию и даже получила звание «Заслуженный работник культуры Республики Тыва».
И вот приезжаю в 1990 году домой на каникулы, а по всей родительской квартире – искусственные цветочки, веночки и запах пластмассы. Сестренка Иришка, она меня на семь лет младше, вместе с папой пластмассовые венки паяет. Веселые такие: мастерят похоронную атрибутику и песни поют.
А мне не до смеха. Даже разрыдалась, как так: из культуры – на кладбище, в такую мрачную сферу? Оказалось, папу на совещании в горисполкоме в резкой форме обвинили в том, что он лично виноват в болезни парковых тополей. Его тонкая артистическая натура не выдержала этого, и он подал заявление об уходе. Ушел на кызыльское кладбище главным инженером, потом стал его директором.
Попереживала, попереживала я и привыкла. Человек ведь ко всему привыкает. Кладбище ведь в постоянном уходе нуждается, люди, приходя туда, чего только не оставляют. И отец приглашал молодежь во время летних каникул подработать на уборке кладбищенской территории. Он по утрам собирал ребят и девчонок из нашей дружной пятиэтажки: «Так, все быстренько собираемся и с песней – на кладбище».
Они сейчас уже взрослые все, вспоминают ту кладбищенскую трудотерапию очень по-теплому, с юмором. Молодыми же были, надоест работать, присядут на могилке и в карты играют. Смотрят, Лифанов по дорожке приближается с проверкой. «Атас, Епифаныч идет!» Карты спрячут, и снова – подметают, убирают.
Постепенно и сама научилась ритуальные предметы изготовлять: уже когда в Доме культуры «Енисей» работала, в свободное время на машинке строчила – ленты из саржи шила. И венки, и корзины к родительским дням мастерила: пальцы все проволокой истыканы, а куда деться, надо работать, помогать семье.
– Получилось, что папин переход в сферу ритуальных услуг семье пригодился?
– Еще как. Сейчас понимаю: очень даже неплохо, что папа в свое время ушел работать на кладбище, потому что он параллельно еще и основу семейного бизнеса в сфере ритуальных услуг заложил.
Он сначала взял в аренду небольшой магазинчик в доме у остановки Предмостной. Потом прикупил маленький домишечко на улице Безымянной, начал там строить магазин. Успел только под крышу подвести, без отделки. Потому что здоровье все ухудшалось и ухудшалось: сердце. Ему в 2003 году шунтирование делали, после этого он год нормально прожил, а два – уже с приступами.
Когда папа ушел из жизни, мы растерялись, потому что денег в родительском доме не было совсем. А потом за дело плотно взялась моя сестра Ирина Лифанова. Она, человек спокойный, рассудительный, обстоятельный, постепенно расширила и развила то, что отец начинал. Помаленьку закончила отделку в недостроенном магазине Безымянной, запустила его, построила там гараж. Выкупила магазинчик на Предмостной, расширила сферу услуг, машины купила.
У сестры, в отличие от меня, все – по плану. Запланировала мне машину купить из прибыли семейного бизнеса и купила. Toyota RAV-4. Хорошая машинка, новая, из салона.
– Водите уверенно?
– Сначала, конечно, были проблемы: я ее боялась. Сейчас уже появилась некая уверенность. Но все равно вожу очень аккуратно: всегда пристегиваюсь и никогда не лихачу.
– А ваш студенческий план обязательно стать министром культуры так и не сбылся.
– Да, самая крупная должность, до которой дослужилась в сфере культуры – это директор дома культуры «Енисей». Сначала я в городском отделе культуры работала. А в 1995 году нас с Анжеликой Двинской отправили поднимать «Енисей». Ее – директором, потому что она дама очень хозяйственная, а меня по творческой части – художественным руководителем.
Было нам по двадцать пять лет. Пришли мы в этот деревянный, с кочегаркой на угле, очаг культуры, а там – полная разруха, страшно зайти. Какая там культурная работа: обшарпанные стены, ни одной шторы на окнах, все разломано. После отъезда в Ленинград директора Надежды Николаевны Краюшкиной, которая «Енисей» в полном порядке содержала, все в запустение пришло.
– Надежда Николаевна Краюшкина действительно была отличном директором «Енисея»: уютно, оформление и оборудование – на уровне времени, множество увлекательных вечеров, мероприятий, которые в восьмидесятые годы там проводились для людей самых разных возрастов.
И сама хозяйка – энергичная, увлеченно откликающаяся на все новое. И ко всему этому – женщина с историей: отсидела свой срок за кого-то из приезжих певцов, вроде бы, за Пугачеву? В то время я не решилась расспросить у нее об этом, а сейчас сожалею.
– Уже и не расспросите, Надежда Николаевна умерла в Ленинграде. Действительно, совершенно замечательная и женщина, и организатор. А пострадала она не за Аллу Пугачеву, а за Николая Сличенко.
Она тогда в филармонии работала. Что-то вроде левого концерта, какие-то проданные не через кассу билеты. Сейчас это – бизнес в сфере культуры, а тогда – уголовная статья. А вот сколько она отсидела, я не помню.
Пришли мы в этот развалившийся «Енисей», сели в фойе и молчим: куда мы попали? А потом Анжелика говорит: «Ничего, все у нас будет хорошо: деньги в министерстве и в мэрии выбьем, ремонтик сделаем, мебель, звуковое и световое оборудование купим, цветочки разведем, шторочки повесим, кружки откроем, ребятишки из восьмой школы будут к нам ходить, и взрослые тоже будут».
И ведь все так и получилось. Мы такие интересные мероприятия стали проводить, что люди звонили и спрашивали: а можно у вас местечко зарезервировать? Дискотеки, тематические и костюмированные вечера с номерами, в которых и гости участвовали. Здорово было.
– Каким же ветром вас принесло в средства массовой информации?
– Холодным ветром февраля 1999 года. Накануне у учредителей газеты «Тува-ТВ информ», созданной на базе телекомпании «Тува-ТВ», случились разногласия: разошлись во взглядах. Тогда газета так называлась, стала «Информ плюс», затем, и уже одиннадцать лет – «Плюс информ».
Так вот, в результате этих разногласий главный редактор газеты ушел, оставшиеся учредители стали искать нового. И предложили эту должность мне. А я тогда уже директором «Енисея» была. Долго сомневалась, ведь абсолютно ничего в газетном деле не знала. Но они в один голос – что Генрих Яковлевич Эпп, что его дочь Елена Генриховна и Виктор Викторович Кузин: «Ничего, мы тебе поможем!»
Убедили. И вот прихожу я в офис газеты на пятом этаже Дома быта, и Виктор Кузин, директор компании, кладет передо мной разграфленный листочек бумаги, объясняя: «Это – макет». Такой опытный товарищ уже, хотя тоже никакого журналистского образования: пришел в компанию из театра – профессиональный актер.
Робко интересуюсь:
– Виктор Викторович, а что такое макет?
– Макет – это такой графический план номера. Ты на нем должна начертить: что у тебя будет на каждой полосе.
– А что такое полоса?
– Полоса – это газетная страница.
Выдав эти ценные сведения, Виктор Викторович закончил мое обучение теории газетного ремесла.
Дальше началась практика. Как щенка кинули в воду: выплывет или не выплывет. Когда начала пытаться во все это дело вникнуть, мне поначалу казалось, что наблюдаю за всем происходящим, и за собой, в том числе, со стороны. Видимо, это какая-то защитная реакция психики сработала, чтобы у меня крышу от погружения не сорвало.
Первый номер, который я должна была выпустить в качестве главного редактора, совпал с приездом в Кызыл Владимира Жириновского.
– И как же новоиспеченный главный редактор газеты выпустил в свет свой первый номер с судьбоносным материалом о приезде в Кызыл 15 февраля 1999 года лидера ЛДПР и депутата Госдумы?
– Как я его выпустила? Вроде как, принимала участие, потому что нельзя сказать, что я его выпустила на сто процентов. Что-то мы там заранее заготовленное уже верстали, а в это время Надя Слесарева с камерой съездила в аэропорт, куда прибыл спецсамолет с Жириновским, отсняла это, а потом его встречу на центральной площади. Все это – уже в сумерках.
Привозит материал, мы ставим кассету, я смотрю и с ужасом думаю: а ведь из этого смутного видео мне надо что-то написать для первой полосы, на ней специально место оставлено.
Сижу, смотрю, а в голове крутится только:
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.
И больше у меня ничего в голове не крутилось. Что-то в результате совместными усилиями накарябали и, как мюмзики в мове, остались в редакции на всю ночь втроем.
Саян Сергеевич Тыртык-Кара не может уйти, потому что утром пленки сверстанных полос надо уже сдавать в типографию, а прежний верстальщик тоже ушел и все программы перед этим специально убил, их надо восстанавливать, все начинать заново. Виктор Виктороич Кузин не может уйти, потому что он ответственный за все это дело, а я еще ничего не знаю.
Когда к концу ночи у меня сил уже совсем не осталось, мужики говорят: «Иди, вот там, на диванчике, поспи». Утро что-то там вывели, отвезли в типографию.
А дальше уже как-то пошло. Сейчас смотрю газеты того времени: какую же страхотень выпускали, как верстали примитивно, страхи Господни. Но постепенно научились. И страх некомпетентности у меня постепенно прошел.
Когда через два года открылся телеканал «Новый век», уже опытной считалась: два года стажа практически журналистской работы, могу работать с телевизионной молодежью. Смех, конечно, чему я могла научить?
– Как же вышли из ситуации?
– Пригласила специалистов. По электронной почте написала письмо в «Интерньюс», он тогда плотно работал с обучающими программами на территории России. Честно говоря, не ожидала, что откликнутся. Но откликнулись: «Вам нужен телевизионный тренер? Хорошо, пришлем. Его зарплата и проезд – за наш счет. Вы оплачиваете только гостиницу и питание».
Приехал Сергей Бондарев и начал нам по пунктам раскладывать, что такое телевидение. За что ему огромное спасибо. Мы с ним подружились и потом уже сами его приглашали, и он периодически нас учил.
И сами выезжали на учебу. Ездила с сотрудниками в Нижний Новгород, в Центр подготовки работников региональных телевизионных компаний «Практика», который создала Нина Зверева, опытный практик, автор учебника «Школа регионального тележурналиста», заведующая кафедрой тележурналистики Нижегородского государственного университета. В Нижнем Новгороде она обучает всю страну. В Центр «Практика» Савик Шустер приезжал, давал мастер-класс, учились у него делать ток-шоу.
Учились и работали мы с большим энтузиазмом, задора было – не занимать.
– Помните свой первый выход в эфир?
– Забыть невозможно. Как в 2001 году, как только была получена лицензия, и открылся канал «Новый век», Кузин сообщает:
– Сегодня Кашин придет – прямой эфир будем делать.
– Хорошо, а кто прямой эфир с мэром Кызыла вести будет?
– Как – кто? Ты.
– Так я же не умею.
– Научишься. Студию настроим, тебя посадим, вот на эту камеру работаешь, вопросы задаешь. Вот и все.
Ладно, куда деваться? Надо – значит надо. Пошла готовиться, загримировала лицо, накрасилась, причесалась. Но сначала вопросы приготовила, это – главное, потому что если выйду в эфир накрашенная, но без продуманных вопросов, то дальше-то что?
Кашин пришел, камеры в студии работают. Бодро начинаю: «Здравствуйте, в эфире телекомпания «Новый век», прямой эфир. У нас в гостях – Александр Кашин, в студии – Эльвира Лифанова».
И тут чувствую, что уши мои, и от жары в тогдашней маленькой студии, и оттого, что жутко переживаю, начитают гореть. А у меня в то время очень короткая стрижка была, уши волосами не прикрыты.
Сижу вся такая беленькая, напудренная и с абсолютно пунцовыми ушами, думаю: какой кошмар! Мне так некомфортно было. Эфир затянулся: люди стали активно звонить, вопросы задавать. А уши мои пылают и пылают.
В самом конце – острый вопрос телезрителя: «Александр Юрьевич, мы же знаем, что вы с республиканской властью практически воюете, деньги у них для города выбиваете, а они не дают. А какие у вас личные отношения с Шериг-оолом Дизижиковичем Ооржаком?»
Кашин невозмутимо отвечает: «Спасибо за вопрос. У нас с Шериг-оолом Дизижиковичем прекрасные отношения. Мы вместе в бане паримся и в шахматы играем. Вот так вот».
И говорит это на полном серьезе, а у меня лицо от этого ответа вытягивается, ведь всем было известно о тогдашнем откровенном противостоянии правительства Тувы и мэрии Кызыла. Ну, никак не могли президент республики и мэр столицы вместе в шахматы играть, да еще в бане.
Когда эфир закончился, говорю: «Александр Юрьевич, что-то вы как-то странно на финальный вопрос ответили».
Он в ответ: «А что я должен был сказать? Пусть так и думают, что у нас действительно такие хорошие отношения: и паримся, и играем. А кто докажет обратное?»
Ну, очень интересный был дядька, жалко, что рано из жизни ушел.
– Ляпы в эфире?
– Ой, их столько было! Если лично мои, то однажды, завершая беседу с музыкантом Альбертом Кувезиным и двумя его европейскими коллегами, попрощалась в студии не с гостями, а с костями.
А один раз такую мину ужасную в эфире скорчила. Мы купили систему для интерактивного голосования и решили обкатать во время новостной программы, чтобы потом использовать на прямых эфирах. Сажусь в студии: «Сегодня у нас – интерактивное голосование в прямом эфире».
Перечисляю вопросы и варианты ответов. Одновременно монтажеры должны вывести на экраны эти вопросы и варианты ответов. Смотрю на монитор и не вижу их, какая-то загвоздка. Абсолютно уверенная, что уже пошел сюжет новостей, и меня нет в кадре, через стекло показываю мимикой: «Что, облажались, ребята?»
И такая – с разведенными руками, с перекошенным лицом, с высунутым языком – на весь Кызыл появляюсь на экранах телезрителей. Переживала жутко, мне было так стыдно. Ну, ничего – прошло время, и теперь говорю об этом со смехом. Впрочем, как и о многом.
– Самая интересная программа «Нового века», которой вы гордитесь?
– В свое время я гордилась нашим зоопарком. Мы делали программу «Неделя», и нам хотелось в ней не только подытожить основные яркие события, произошедшие за семь дней, но еще что-то такое политическое сказать, чтобы это и смотрелось интересно, и не обязательно било в лоб.
И мы нашли такую форму иносказания: брали кадры природы с животными и писали под них текст. Герои – медведи, лоси, другие звери, за образами которых угадывались разные политические деятели республики. И получалось: а в нашем зоопарке произошло то-то и то-то.
Сейчас мне смешны все эти наши наивные попытки. А тогда казалось: «Надо же, мы нашли такой нестандартный формат: вроде, просто стеб, ничего в лоб не сказали, и в то же время обо всем сказали, и люди уже сами думают!»
А программа, которой можно и сегодня гордиться? Наверное, все же не программа, а, сюжеты, которые принесли реальную пользу. Региональное телевидение именно своей приближенностью к телезрителям и отличается от федерального: дистанция короче. И гордиться, считаю, можно теми сюжетами, в которых проблемная задача не просто один раз прозвучала и была пущена на самотек, а была конкретно решена. Например, выбили же совместными усилиями дом для бабушки Моховой. Ее дом сгорел и два месяца она жила у себя во дворе.
Реальный результат и от телевизионных сюжетов, газетных публикаций, в которых мы обращались к людям с просьбой о помощи конкретному человеку. Например, по просьбе обратившихся в редакцию родных ребенка собирали деньги на дорогостоящее лекарство, необходимое для лечения тувинского мальчика – онкологического больного. И ведь собрали: люди откликнулись на чужую беду: кто-то 50 рублей приносил в кулачке, а кто сразу 126 тысяч на счет перечислил. Это было так приятно: видеть неравнодушие, соучастие.
Шесть лет подряд проводили акцию «Серпантин желаний»: собирали новогодние подарки для детей из неблагополучных, необеспеченных семей, детей-инвалидов. Вручали их каждому индивидуально. И результаты радовали: телезрители и читатели газеты самых разных возрастов – от школьников до пенсионеров – активно подключались, старясь в канун самого светлого праздника поделиться добротой с теми детьми, которым она так нужна.
Но, конечно, удивляли некоторые люди: «Вы акцию проводите, запишите меня, у меня ребенок-инвалид, и вы нам тоже обязаны подарок дать». Именно обязаны. А когда привезли новогодний подарок, зашли в квартиру, видим: дом – полная чаша, там и компьютер, и не компьютер, и чего только нет. А ребенок захотел персональный компьютер, и ноутбук, на который добрые люди деньги собирали, ему отдали, хотя могли подарить тому, кто более нуждается.
Это, конечно, была и наша вина: надо было сначала проверить. Но каждую квартиру заранее не обследуешь, это какие же силы надо иметь. Ну, ладно: ребенок порадовался, и хорошо. Может быть, у него что-то доброе в душе и останется, и он, когда вырастет, станет таким же человеком – добросердечным и отзывчивым.
В канун 2013 года мы эту акцию не проводили – ресурсов людских маловато. Поняли, что акция становится уже грандиозной, просто не справимся с ней. В результате кызыльчане даже огорчились, столько было звонков в редакцию: «А почему вы «Серпантин желаний» в этом году не проводите? Мы готовы снова участвовать, уже и подарки приготовили».
– Что конкретное взялись сделать в нынешнем году?
– Решили добиться от мэрии города того, чтобы в Кызыле, наконец, появился приют для собак. Ольга Возовикова сделала первый сюжет: хватит уничтожать бродячих животных! Что это за зверство – систематически убивать собак отравленными пулями?
Это конкретное дело для меня особенно важно, у меня ведь у самой собака – моя любимая Наоми.
– На вид – очень суровое маленькое существо. Не цапнет за ногу, вдруг я ей не понравилась?
– Что вы, никогда. Видите, она вам мячик несет – свою игрушку. Ей три года – английский бульдог. Порода очень забавная: прикольно-суровый внешний вид диссонирует с добрейшим покладистым характером. Это собаки-компаньоны, очень спокойные. Если я присяду, ей обязательно надо рядом устроиться, голову маме на колени положить и умиротворенно похрапывать.
– Маме? Она вас именно так называет?
– Конечно. Она меня – мама, я ее – доча. Мы с ней только так общаемся.
– Редкая для Тувы порода, я других таких в Кызыле не встречала.
– Англичанка из Новосибирска. У меня была француженка – французский бульдог. Они чуть меньше, и у них совершенно другой темперамент – бегучие, прыгучие, радостные. В десять лет моя собачка от инсульта умерла. Очень тяжело переживала разлуку с ней, решила: все – больше никаких домашних питомцев, иначе – сердце на разрыв. Полтора года прожила без собаки. А потом чувствую: не хватает чего-то, потому что по квартире должен же кто-то ходить.
И мне родные, по сути, ее и подарили: в мой день рождения показывают фотографию Наоми: вот нашли для тебя английскую бульдожку. Я, конечно: «Ой, какая она красавица!»
Как раз маму повезла на обследование в Новосибирск, там познакомились с папой моей красавицы, а папа – кобель в полтора раза больше, чем она сейчас, и абсолютно белый, с огромной головой. И вот его дочку, такую вот крохотулечку, привезли в Кызыл.
Да, Наоми, да, моя красота, я про тебя рассказываю, о том, как тебя люблю.
Английские бульдоги, конечно, значительно сложнее в уходе, чем французские, потому что сами они себя не вылизывают – тело короткое и не достают. Поэтому мы культурно пользуемся салфеточкой.
Чем попало не накормишь, потому что тогда – аллергия: начинает чесаться, страдать. Значит, только специальный корм для английских бульдогов. Ну, и, конечно, мясо свежее очень любит.
И насчет погулять – тоже сложности. «Наомочка, пойдем гулять?» «Сама иди, там холодно, а у меня шерсть короткая и ножки тоже, я лучше за диван спрячусь». И на случай, если я ее так и не уговорила, у нас – специальная впитывающая салфеточка. А вот на машине покататься она – большой любитель, на переднем сиденье, разумеется.
Она такая девочка в Кызыле – точно одна. Мне ветеринар говорил, что позже привезли еще английского бульдога – кобелька, но я его еще не видела.
– Самая читаемая газета Тувы – так вы представляете миру свое издание на сайте. Зачем так скромничать, Эльвира Сергеевна? Надо было без ложной скромности написать: самая читаемая газета Солнечной системы.
– Надежда Мухарбековна, я вас умоляю, не иронизируйте. Всего лишь первая в мире, вторая в Сибири!
– Что вы, никакой иронии, мне еще бабушка в моем детстве говорила: кто же тебя похвалит, если сам себя не похвалишь.
– Вот по этому принципу я все время и шучу над собой: главный редактор главной редакции.
– Да еще и дважды главный – и телеканала, и газеты. А почему сами как главный редактор статьи в газету не пишете?
– Потому что чукча – не писатель, чукча – читатель. А если серьезно, то с 9 сентября этого года я уже не главный редактор газеты «Плюс Информ», дала дорогу молодым: исполняющим обязанности главного редактора стала Олеся Бауман.
Олеся – упорный и целеустремленный человек. Пришла в газету в 2005 году, в двадцать лет. Образование – бухгалтер, окончила Кызыльский автодорожный техникум. Газетное дело осваивала с нуля, трудным методом проб и ошибок, наставницей у нее была Татьяна Рамазанова.
Олеся сразу стала у нас корреспондентом-экспериментатором. Всевозможные опыты с преображением придумывали сообща на редакционной планерке, а исполнителем всегда выпадало быть именно ей.
Однажды она, проверяя кызыльчан на сочувствие, в самом центре города в луже лежала и безуспешно ждала, кто же протянет руку помощи. И только один парень потрепал за плечо, убедился, что жива, и пошел дальше.
Потом решили проверить отношение кызыльчан к чиновникам, и Олеся вышла собирать деньги на памятник местному чиновнику. Энтузиазма населения эта акция не вызвала: ей удалось собрать только 170 рублей.
Преображалась Олеся Бауман и в потрепанную алкоголичку. И весьма успешно. Когда гример муздрамтеатра Людмила Волошина ее загримировала, даже я не узнала своего корреспондента. Перед ней была поставлена цель – купить самопальный шмурдяк и показать милиции, как это просто сделать в Кызыле. С заданием она справилась.
Еще один эксперимент – долговременный: в течение месяца Олеся жила на прожиточный минимум, официально определенном на тот момент, в 2006 году на государственном уровне – 3320. Каждую неделю – отчет в газете: сколько и чего съела, и как хочется кушать. В результате, выполняя редакционное задание, похудела на два кило и уменьшилась в талии на четыре сантиметра.
Олеся поставила перед собой цель: получить высшее профессиональное образование и в 2006 году поступила на факультет журналистики Новосибирского государственного университета. Окончила его заочно, в 2012 году получила диплом. Так что мне было, кому передать редакторство в газете – сотруднику с профессиональным журналистским образованием, которому необходим и карьерный рост.
Я же осталась только главным редактором «Нового века», потому что журналистом себя не считаю, а больше считаю себя менеджером – управляющим.
– И какой же вы менеджер – специалист по управлению производством и руководитель?
– Я, наверное, неправильный, руководитель. Отчасти таким был и мой папа.
– Почему неправильный?
– А потому, что работаю не так, как учили, а как сердце подсказывает, жизненный опыт, и еще – папин опыт.
С людьми у меня не такие отношения, которые должны быть между начальником и подчиненными в общепринятом смысле. На планерках, например, всегда присутствует юмор. Всегда находим какую-то ситуацию, чтобы порадоваться, посмеяться: над собой, над своими ошибками.
– И вы никогда не ругаетесь?
– Обязательно ругаемся! Как без этого-то? И я ругаю. Приходят с жалобой: «Эльвира Сергеевна, сколько можно, опять эти монтажеры. Вы разберитесь с ними, пожалуйста!» «Ах, монтажеры! Ах, такие-сякие, почему вы это сделали?»
Строжусь! Но нет в наших отношениях такой строгой иерархии, субординации и формализма, как в муниципальных и государственных учреждениях. У нас все проще, человечней. Поэтому когда мне иногда предлагают перейти на муниципальную и государственную службу, сразу отвечаю: нет, спасибо, это – не для меня.
– За что вы можете серьезно рассердиться на сотрудника?
– За халтуру. За откровенную халтуру.
Сейчас у нас на телевидении много молодых ребят. Ушли те, кого еще Сергей Бондарев учил вместе со мной: Дина Лопсан-оол, Иван Макаров, совершенно замечательные профессионалы-многостаночники, с которыми мы разговаривали на одном языке. Их материалы не надо было предварительно отсматривать и проверять: они все правильно выстраивали, потому что знали, что хотели сказать, и какая у них тема сюжетная, и какая у них цель сюжета. Конечно, есть опора – Елена Цыганкова, Роланда Казачакова.
А молодежь сегодня надо учить. Она одномоментно и работает, и учится работать. Но одно дело, когда ты допускаешь ошибки по незнанию, но при этом у тебя глаза горят, и ты хочешь узнать и научиться. И совсем другое, когда человек делает явную халтуру, прекрасно понимая, что откровенно халтурит.
– Внутренний цензор в главном редакторе присутствует?
– Да. И сейчас – с опытом, с возрастом, он все строже. Раньше, по молодости, безбашенности было больше.
– Телевидение живет за счет денег рекламодателей. Коммерция и объективность – вещи совместимые?
– Считаю, что совместимые. Например, мы же не будем делать эфир о полезности алкоголя, или о том, что легкие сигареты наиболее подходят женщинам такого-то возраста.
– А как же ваша яркая фраза: «За ваши деньги – любой каприз»?
– Так это ж не только моя фраза, это такое крылатое выражение.
– Я даже пыталась установить его происхождение, но конкретный автор – неизвестен. Предположительно, выражение «За ваши деньги – любой каприз» изначально возникло на одесском базаре, а потом распространилось по СССР. Но я только из ваших уст его слышала.
– Неужели только из моих? Конечно, не любой. Любой каприз – нет. Все, прежде всего, в рамках закона и морали.
– Ваши успехи в политике, как советника председателя правительства Тувы?
– Я – советник председателя правительства на общественных началах, поэтому, как таковых, обязанностей у меня нет. Если требуется мое мнение, высказываю во время встреч перед эфирами, интервью. Например, на последней встрече мы обсуждали вопросы развития в республике регионального телевидения.
Шолбан Валерьевич всегда очень открытый, он говорит: «Звоните, Эльвира Сергеевна, если что нужно». Конечно, этим не злоупотребляю и со своими советами не навязываюсь, тем более, с просьбами и проблемами.
– Вы еще и член Общественной палаты Республики Тыва.
– А еще член Общественного совета МВД и председатель Общественного совета УМВД по городу Кызылу.
– Не многовато ли общественных нагрузок, это сколько же времени надо потратить только на заседания?
– Когда приглашают на очередное заседание, вспоминаю фразу из фильма «Самая обаятельная и привлекательная». Там героиня Ларисы Удовиченко говорит: «Общественную нагрузку надо нести с усталой обреченностью».
– Перейдем от общественного к личному. Поклонник?
– Есть, конечно. Но фамилию не назову.
– И не надо. А лучшая подруга не засекречена?
– Нет. У меня их две: Анжелика Двинская и Лена Тунёва. Нашей дружбе – двадцать лет.
– Спорт в вашей жизни?
– Ох, мало спорта в моей жизни. Да, я два года занимаюсь йогой, индивидуально, с тренером, но не систематически: то занимаюсь, то не занимаюсь, затем опять занимаюсь.
Но даже при таком режиме заметила результаты: стала гибче, выносливее. А это для меня важно, потому что люблю путешествовать.
– И где предпочитаете путешествовать?
– По Европе. Италию мы с Леной Тунёвой за три недели самостоятельно объездили. Она – за рулем, потому что намного лучше меня водит, у нее и стаж вождения – солидный.
В Испанию мы с ней своих мам вывозили. Им понравилось. И я с мамой в этом году в Таиланд съездила. И еще хочу ее по миру повозить, порадовать. Племянника Славу тоже беру в заграничные поездки. Я его и маленькую племянницу Софию очень люблю, и они меня – тоже.
– Книги читаете?
– Я обнаглела, теперь слушаю их: аудиокниги.
– Ощущаете себя независимой деловой женщиной?
– Независимой, наверное, да. Деловой, наверное, нет. Мне кажется, я совсем какая-то неделовая. Потому что деловая – это предприимчивая. А я, получается, непредприимчивая.
У меня характер очень несистемный, спонтанный. Если что-то делать, то мне надо – сразу, и сразу получить результат. Если начну откладывать, могу потом годами ничего не сделать. Есть такая проблема.
– Вы – молодец, критичны по отношению к себе.
– А по-другому нельзя. Можно, конечно, закрывать глаза на собственные недостатки, но тогда результата не будет: лучше ты не станешь. Если не признаешь собственные слабости, что ты с ними сделаешь, как ты сможешь на них повлиять и исправить?
Поэтому, зная вот эту свою несистемную черту, часто просто беру себя за шкирку и заставляю идти туда, куда надо, и делать то, что нужно.
– Ни разу не видела вас с мрачным недовольным лицом, всегда – только с улыбкой. Живете на оптимистической волне?
– Да кому это надо-то – ходить со злой мордой и выказывать свое недовольство жизнью? Стараюсь быть оптимистом, не раздражаться и радоваться тому, что есть.
Реально стараюсь, каждый день работаю над собой, чтобы видеть больше позитивного.