Развивающиеся и увеличивающиеся в своих масштабах города склонны к позерству – мало чего они смогут интересного утаить в своих бесконечных бетонных кварталах и в бесконечно деревянных тоже; не найдешь ты интриги во дворах, вряд ли откроешь для себя новые интересные пути среди непопулярных для твоей прогулки улочек. Город не меняется изнутри – он растет снаружи, добавляется, «пожирает» земли вокруг себя, заполняет их, а потом сразу же открывается тебе, как бы без прелюдий рассказывая: «Вот тут детский сад будет, здесь новый магазин, а здесь пешеходный переход». И все. Город, как человек, которого ты всего узнал уже на первом свидании – дальше либо мгновенная любовь, либо дикая усталость.
И на меня привычная инфраструктура давит, нет в ней элемента исследования. Был я во многих городах России, и те, которые посетил проездом, запомнились больше всего, потому что не успели надоесть.
В Кызыле живу уже много-много лет, поэтому тут усталость от привычного проявляется очень сильно и практически каждодневно. Хотя совсем недавно в своем до боли знакомом районе нашел кое-что новое.
На рассвете вышел на прогулку с собакой в совершенно безлюдный наш Национальный парк, и открылся он совсем иначе – покойным, полным живности и настоящим, и поразил настолько, что хочется поделиться, иначе какой смысл счастья, если оно только твое.
Пять утра. Конец апреля. Только поднимается солнце из-за горизонта, верхушки пятиэтажек уже желтоватые, но во дворах еще стоит утренний мрак. Еще сонный, миновал я пешеходный переход возле остановки «Монгулек» и не увидел ни одной души вдоль улицы (на запад и восток) – одни пустые тротуары и тихая, отдыхающая от бесконечного дневного трафика, остывающая черная дорога.
В пять утра в парке бегунов нет, они сюда приходят к шести, нет ни дворников, ни поздних кутил – нет никого, кроме птиц и снующих по мусорным бакам собак. Набережная справа от первого моста уже волшебна: тут холодно настолько, что мерзнет нос и пальцы рук.
Вода в том месте, где всего пару месяцев назад еще был ледовый каток с хоккейной разметкой, сейчас зеленая и с легкой рябью от стайки уточек, которые так громко переговариваются, что слышно их издалека.
Над границей деревьев за пляжем рубиновое небо, а на севере над величественной Догээ небо черное с витиеватыми тучами – там, в землях за горой, идет холодный дождь и сверкает молния, а сама гора освещена восходом и блестит на фоне тьмы.
Пятиэтажки напротив парка золотые, с пустыми сонными окнами – они глаза, закрытые и спящие глаза жилого дома. Они разные, с разными людьми за их стеклами, но едино сонные - слишком рано для подъема.
На мосту еще горят тусклые фонари, брусчатка под ногами холодная – мерзнут пальцы. Где-то недалеко, в кронах голых деревьев, стучит о ствол своим клювом местный (может быть, пестрый) дятел, который совсем недавно вернулся обратно в Туву со своей зимней кочевки. Ему аккомпанирует еще несколько собратьев, и треск о кору эхом разносится в тишине лесков.
Молодые коршуны тоже прилетели накануне и уже строят свои гнездышки на лето – они выбирают себе пару на всю жизнь, и иногда гнездо их будет домом для уже выросших птенцов. Несколько этих птиц пикируют над головой и звонко кричат.
С моста видно, как в холодной воде ныряют уточки: секунд по пятнадцать находятся под водой, переворачиваются, наяривают маленькие кружки, смотрят друг на друга и плывут дальше.
И я лишь через час наблюдений понял, что именно видел тогда на пляже – непонятное и необычное. Прямо у границы воды на песчаном пляже были две черные фигуры; сидят или стоят они – непонятно. Фигуры, подозрительно похожие издалека на воткнутые в песок удочки или же палки, или же, если дать волю воображению, похожи на сидячих животных. Они покойны и молчаливы, и лишь когда я возвращался назад домой, услышал со стороны пляжа жуткий лай – из тени леса на песок к воде выбежали две собаки, и эти черные неподвижные фигуры вдруг взметнулись в воздух и перелетели на другой берег – то были всего лишь утки, а собаки их просто прогнали.
И когда они улетели, побежали первые спортсмены, поднялось солнце и захрипели городские автобусы – волшебство закончилось, и теперь это лишь парк, собаки и обычные птицы.